Неточные совпадения
Во всех этих людях, несмотря на их
внешнее различие, Самгин почувствовал нечто единое и раздражающее. Раздражали они грубоватостью и дерзостью вопросов, малограмотностью, одобрительными усмешечками в ответ на
речи Маракуева. В каждом из них Самгин замечал нечто анекдотическое, и, наконец, они вызывали впечатление людей, уже оторванных от нормальной жизни, равнодушно отказавшихся от всего, во что должны бы веровать, во что веруют миллионы таких, как они.
Я слушал с напряжением. Выступало убеждение, направление всей жизни. Эти «тысяча человек» так рельефно выдавали его! Я чувствовал, что экспансивность его со мной шла из какого-то
внешнего потрясения. Он говорил мне все эти горячие
речи, любя меня; но причина, почему он стал вдруг говорить и почему так пожелал именно со мной говорить, мне все еще оставалась неизвестною.
За месяц до его смерти я с ужасом стал примечать, что умственные способности его тухнут, слабеют, точно догорающие свечи, в комнате становилось темнее, смутнее. Он вскоре стал с трудом и усилием приискивать слово для нескладной
речи, останавливался на
внешних созвучиях, потом он почти и не говорил, а только заботливо спрашивал свои лекарства и не пора ли принять.
Смысл
речи Каприви, переведенной на простой язык, тот, что деньги нужны не для противодействия
внешним врагам, а для подкупа унтер-офицеров, с тем чтобы они были готовы действовать против подавленного рабочего народа.
Действительно, небольшая аудиторий в музее уже была полна. Изборский с
внешней стороны не был хорошим лектором. Порой он заикался, подыскивал слова. Но даже в эти минуты его наивные глаза сверкали таким внутренним интересом к предмету, что внимание аудитории не ослабевало. Когда же Изборский касался предметов, ему особенно интересных, его
речь становилась красивой и даже плавной. Он находил обороты и образы, которые двумя — тремя чертами связывали специальный предмет с областью широких, общих идей…
И
речь идет о победе над всяким рабством, над рабством перед властью прошлого и над рабством перед властью будущего, над рабством у
внешнего мира, и над рабством у самого себя, у своего низшего «я».
Он мог произносить огромные
речи, с обилием фактов и цифр и с искусной аргументацией, но его сила заключалась не в проявлении пылкого темперамента, не во
внешнем блеске, а в убежденности, логике, прямоте и несокрушимом натиске доводов и внутреннего чувства.
Здесь
речь идет не о существе оккультизма, а лишь о
внешних, популярных, экзотерических его проявлениях.
При Елизавете Петровне возникла русская литература, науки и высшее образование, а
внешняя политика отличалась национальным направлением. В проповедях, академических
речах, рукописных листках справедливо говорилось: «Промысел спал, государственное управление дремало; уничтожались дела Петра I, коронами играли как мячами. Теперь восстаньте, сыны отечества, верные россы!»
Много ли есть онтологически реального в биржах, банках, в бумажных деньгах, в чудовищных фабриках, производящих ненужные предметы или орудия истребления жизни, во
внешней роскоши, в
речах парламентариев и адвокатов, в газетных статьях, много ли есть реального в росте ненасытных потребностей?